Форум "В Керчи"

На страстной

Борис Пастернак

Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.

Черубина де Габриак - красавица, которой не было

Бумаги, дышащие духами и переложенные розовыми лепестками, были подписаны таинственно: Черубина де Габриак. Издатель журнала «Аполлон» дал прочесть их поэту Волошину. «Поразительный талант», - уверенно прозвучало в ответ. Стихи Черубины были напечатаны, причем, из уже свёрстанного номера вырезали подборку произведений Анненского. А легенда о таинственной красавице захватила и авторов журнала, и читателей.

Она представилась кратко, назвала только имя, дату рождения – 1877 год – и вероисповедание. Обратного адреса не было. Но после того, как в журнале появились ее стихи, Черубина снизошла до нового послания. Так же сдержанно и кратко сообщила, что у нее очень строгий отец, а еще духовник, и они оба следят за каждым ее шагом. По этой причине девушка почти не появляется в свете, и в будущем, скорее всего, уйдет в монастырь.

Одно ее имя завораживало своей необычностью: Черубина де Габриак! Аристократка, что ясно из приставки «де». Наполовину испанка – она сама так написала. И, скорее всего, невероятная красавица. То, что автор стихов необыкновенно хороша собой в редакции журнала решили сразу. Потом кто-то признался, что видел незнакомку в экипаже, в тот день, когда принесли письмо. И была эта молодая дама так удивительна, так безупречна… Легенда зажила своей жизнью.

Максимилиан Волошин сопроводил публикацию стихов Черубины изысканным отзывом:

«Это подкидыш в русской поэзии. Ивовая корзина была оставлена в портике Аполлона. Младенец запеленут в тонкий батист, с вышитыми гербами».

В душе Волошин ликовал. Он сам, несколькими месяцами ранее, придумал Черубину де Габриак. Летом 1909 года, в Коктебеле, вместе со своей подругой Елизаветой Дмитриевой они решили создать эту литературную мистификацию. Стихи – судя по всему – писала Дмитриева. А вот детали продумал Волошин. Это было стопроцентное попадание в цель: все таинственное, необычное, неординарное вызвало живейший интерес. Чем больший туман окутывал ту или иную персону, тем больший успех был ей гарантирован...

«Когда выпадет снег...» – ты сказал и коснулся тревожно
Моих губ, заглушив поцелуем слова,
Значит, счастье – не сон. Оно здесь. Оно будет возможно.
Когда выпадет снег. Когда выпадет снег.
(Ч. де Габриак)

О ней заговорили. «Черубина – восторг!», - пели критики. Восторженные дамы гадали, как она выглядит. Каждый хотел познакомиться с ней. Но дымка только казалась плотной дымовой завесой. Дмитриева со смехом рассказала о подлоге своему поклоннику Гансу Понтеру, а тот – литератору Михаилу Кузмину. Не медля ни секунды, Кузмин заполучил номер телефона «Черубины» и передал его издателю журнала. Руководивший «Аполлоном» Сергей Маковский отказывался верить в то, что его так провели. Но 11 ноября все-таки сделал звонок. И договорился о встрече.

Достопамятное знакомство состоялось пятью днями позже. Вместо восхитительной испанки Маковский встретил… на редкость некрасивую даму.

«Вошла, сильно прихрамывая… полная женщина с крупной головой и… поистине страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы… Стало почти страшно… Сон канул в вечность… И сделалось жаль ее, Черубину».
То, что за образом бесподобной де Габриак скрывается подруга Волошина, стало известно довольно быстро. Поэт Николай Гумилев резко высказался о Дмитриевой, и за это Волошин вызвал его на дуэль. Они встретились на Черной речке (ох уж это увлечение символами!) 22 ноября 1909 года, но, по счастью, все обошлось. Гумилев то ли промазал, то ли специально стрелял мимо, у Волошина была осечка.

Стихи «Черубины» еще дважды появлялись на страницах «Аполлона» - сначала под выдуманным именем, затем, под настоящим. После этого испанка растворилась в вечности.

Настоящая «Черубина», Елизавета Дмитриева, вышла замуж в 1911 году. После революции она оказалась в Екатеринодаре, а в 1923 году вернулась в Петербург. Четырьмя годами позже ее выслали в Ташкент, где она и скончалась в 1928 году.

Волошин умер в Коктебеле в 1932 году. А вот поэт Иннокентий Анненский, стихи которого убрали из журнала ради произведений "Прекрасной Габриак", очень болезненно воспринял эту замену. Его не стало 30 ноября 1909-го, спустя несколько дней после поединка Гумилева и Волошина.

Черубина де Габриак - красавица, которой не было - одна из самых талантливых литературных мистификаций двадцатого столетия.

* * *



«Когда выпадет снег», – ты сказал и коснулся тревожно

моих губ, заглушив поцелуем слова.

Значит, счастье – не сон. Оно – здесь! Оно будет возможно,

когда выпадет снег.



Когда выпадет снег! А пока пусть во взоре томящем

затаится, замолкнет ненужный порыв!

Мой любимый! Всё будет жемчужно блестящим,

когда выпадет снег.



Когда выпадет снег и как будто опустятся ниже

голубые края голубых облаков, –

и я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе,

когда выпадет снег.



1907, Париж

Константин Михайлович Фофанов

Май

Бледный вечер весны и задумчив и тих,
Зарумянен вечерней зарею,
Грустно в окна глядит; и слагается стих,
И теснится мечта за мечтою.

Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулося мне о бывалом?
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.

Там, за душной чертою столичных громад,
На степях светозарной природы,
Звонко птицы поют, и плывет аромат,
И журчат сладкоструйные воды.

И дрожит под росою душистых полей
Бледный ландыш склоненным бокалом,-
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.

Дорогая моя! Если б встретиться нам
В звучном празднике юного мая -
И сиренью дышать, и внимать соловьям,
Мир любви и страстей обнимая!

О, как счастлив бы стал я любовью твоей,
Сколько грез в моем сердце усталом
Этот май-баловник, этот май-чародей
Разбудил бы своим опахалом!..

Александр Трифонович Твардовский

* * *

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же, все же, все же...

Анна Андреевна Ахматова

Победителям

Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки —
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,—
Внуки, братики, сыновья!

Николай Алексеевич Заболоцкий


Полдень

Понемногу вступает в права
Ослепительно знойное лето.
Раскаленная солнцем трава
Испареньями влаги одета.

Пожелтевший от зноя лопух
Развернул розоватые латы
И стоит, задыхаясь от мух,
Под высокими окнами хаты.

Есть в расцвете природы моей
Кратковременный миг пресыщенья,
Час, когда перламутровый клей
Выделяют головки растенья.

Утомились орудья любви,
Страсть иссякла, но пламя былое
Дотлевает и бродит в крови,
Уж не тело, но ум беспокоя.

Но к полудню заснет и оно,
И в средине небесного свода
Лишь смертельного зноя пятно
Различит, замирая, природа.

Марина Ивановна Цветаева

* * *

Август - астры,
Август - звезды,
Август - грозди
Винограда и рябины
Ржавой - август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август!- Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных -
Август!- Месяц
Ливней звездных!

Николай Алексеевич Заболоцкий

Сентябрь

Сыплет дождик большие горошины,
Рвется ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь взъерошенный
Серебристой изнанкой листа.

Но взгляни: сквозь отверстие облака,
Как сквозь арку из каменных плит,
В это царство тумана и морока
Первый луч, пробиваясь, летит.

Значит, даль не навек занавешена
Облаками, и, значит, не зря,
Словно девушка, вспыхнув, орешина
Засияла в конце сентября.

Вот теперь, живописец, выхватывай
Кисть за кистью, и на полотне
Золотой, как огонь, и гранатовой
Нарисуй эту девушку мне.

Нарисуй, словно деревце, зыбкую
Молодую царевну в венце
С беспокойно скользящей улыбкою
На заплаканном юном лице.

Игорь Иванович Кобзев

В осеннем парке

Ноябрь – плохое время для влюбленных,
Но молодость не помнит ни о чем.
Под потолком из желтых листьев клена
Им, видимо, неплохо здесь вдвоем,

У поцелуев горький привкус дыма.
И парень не стыдится повторять:
– Я очень счастлив быть твоим любимым,
Но я свободу не хочу терять.

Ей верилось, что будет все иначе,
Что им «свобода» станет ни к чему.
Как сложно все! Она едва не плачет,
А все же нежно тянется к нему…

А день какой!.. Раскаявшись в угрозах,
Ноябрь весенней свежестью запах.
Намека нет на близкие морозы,
И почки набухают на ветвях.

Доверчивые, глупые растенья!
Ей стало жаль их попросту до слез:
Чуть солнышко – у них уже цветенье,
А впереди – декабрь, зима, мороз…

С Днем рождения Александр Александрович !

Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.

Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.

Всё это было немножко досадно
И довольно нелепо.
Впрочем, она захотела,
Чтобы я читал ей вслух "Макбета".

Едва дойдя до пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.

Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.

Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.

6 февраля 1908